Заседание завкома
К заводскому клубу Витька Пискунов пришел в девятом часу, — два фонаря уже горели, возле облупившихся десятиметровых колонн толпились парни. Заметив его, они перестали разговаривать, повернули к Витьке свои хмельные лица:
- — Привет, Пискун.
- — Здорово...
- — Ну, что — готов?
- — Готов. Морально и физически, — Витька достал папиросу, приблизился к широколицему парню. — Дай-ка...
- Парень вынул изо рта сигарету, протянул Витьке:
- — Собрались уж. Тебя дожидаются.
- — Черт с ними, — Витька прикурил.
- — С ними-то с ними, а попотеть тебе придется, это точно.
- — А что ты волнуешься? Мне ж потеть, не тебе, — запрокинув голову, Витька выпустил вверх дым, посмотрел на звезды.
- — Да я не волнуюсь, я так, — парень затушил окурок о колонну. Другой парень — высокий и горбоносый, оскалясь, хлопнул Витьку по плечу:
- — Ничего, робя, Витьку с кашей не съешь! Он сам кого хочешь слопает! Правда, Витьк?
- Пискунов молча курил, привалившись к колонне.
- — Да, Пискун, дозашибался ты, — качнул головой другой парень. — Не завидую.
- — Ладно, Жень, не расстраивай его...
- — А чего это они в клубе надумали?
- — Зал на ремонте.
- — Ааааа... Понятно.
- Пискунов докурил, щелчком послал окурок в клумбу и, отстранив широколицего, двинулся к двери.
- — На танцы придешь?
- — Не знаю...
- — В общем, Витек, бутыль с тебя по случаю такого случая, — хмыкнул горбоносый в спину Пискунова.
- — Бутыль? — оттянув дверь, Витька обернулся. — Хуиль! Бутыль сам поставишь, за футбол еще задолжал... А за мной не заржавеет, не боись...
- Хлопнув дверью, он вошел в вестибюль.
- Внутри было пусто. Окошечко кассы не горело. На вешалках висел халат уборщицы, три чьих-то пальто и серый плащ Клокова.
- "Приперся, — подумал Пискунов, проходя по вестибюлю. — Этого хлебом не корми, дай позаседать".
- Дверь в зал была открыта. Пискунов вошел. На слабо освещенной сцене, прямо под громадным портретом Ленина, сидели люди. Они занимали середину длинного стола, покрытого красным сукном.
- — Можно войти? — негромко спросил Пискунов. Его голос гулко разнесся по пустому залу.
- — Входи, входи, — откликнулась Симакова. Она сидела в центре стола и перебирала какие-то бумаги.
- — Он и здесь без опоздания не может, — сидящий рядом с ней Хохлов посмотрел на часы. — Пятнадцать минут девятого.
- — Привычка, — рассмеялся Клоков. — В кровь вошло уж. Как ни день — так Пискунов. Кто опоздал — Пискунов. Кто напился — Пискунов. Кто мастеру нагру..
- — Сергей Васильевич, — перебила его Симакова, — о Пискунове после. Давайте с путевками закончим. А ты, Пискунов, сядь, посиди пока.
- Витька, не торопясь, прошел меж кресел и сел с краю, поближе к двери.
- — Если дать сто кузнечному и сто десять литейному, как Старухин предлагает, тогда механосборочному останется всего восемьдесят четыре путевки. А гаражу вообще двенадцать... то есть четырнадцать, — зашелестел бумагами Хохлов.
- — Ну и правильно, — спокойно проговорила Звягинцева, постукивая карандашом по столу, — механосборочный никогда план не выполняет, всегда завод подводит. Кузнечный с литейным поднажмут, а сборщики все на тормозах спустят: то станки у них ломаются, то текучесть кадров... Поэтому и завод-то не балуют — ни квартир, ни заказов, ни путевок.
- — Ну, положим, квартир нет не только поэтому, — нахмурился Клоков. — У строителей не все ладится. Квартиры будут. В Ясенево три дома заложили, в Медведково два. А сборщиков тоже понять нужно. У нас ведь и ответственность больше, и условия потяжелее. И платят нашим рабочим не густо...
- —- Да ну вас! — Звягинцева распрямилась, отчего два ордена, прикрепленные к ее серому жакету, слабо звякнули. — Платят не густо! Платят всем одинаково. Работать нужно. План выполнять. Тогда и платить хорошо будут, и заказы появятся, и путевки. Весь завод горит из-за сборщиков. Весь!
- — Но ведь надо понять, что работать на конвейере тяжелее, а за сто сорок рублей никто особенно не горит жела...
- — Понять! Вон сидит, поймите его! — Звягинцева показала карандашом в полутемный зал, где меж круглых кресел маячила голова Пискунова. — Ваш ведь фрукт, из механосборочного. Поймите его! Он зашибает, прогуливает, а мы его понять должны.
- — Татьяна Юрьевна, хватит об этом, — проговорила Симакова. — Давайте путевки распределять. У меня завтра отчет в ВЦСПС, ночь еще сидеть... В общем, или дать всем поровну, или как Старухин предложил.
- — Поровну нельзя, — вставил Урган. — Татьяна Юрьевна права. Лучше всех работают литейщики. Им и дать надо больше всех. А сборщики пусть на турбазу едут. Вон, под Саратовом я был прошлый год — любодорого посмотреть. И питание хорошее, и Волга рядом. Не хуже юга.
- — Точно, — Звягинцева повернулась к нему, — пусть туда и едут. А то всем на юга захотелось. Пискунов вон тоже, небось, заявление писал. Писал, Пискунов?
- — Я? — Витька поднял голову.
- — Ты, ты. Я тебя спрашиваю.
- — Эт что — В Ялту, что ль?
- — Да.
- — Чего я там не видал. Я лучше у тетки в Обнинске, тихо-мирно...
- — Сознательный, — усмехнулась Звягинцева, — тихо-мирно. Все бы так — тихо-мирно! А то вон, — она толкнула пальцем пачку листов. — Четыреста заявлений!
- — Значит, распределим, как Старухин предложил? — спросила Симакова.
- — Конечно.
- — Давайте так...
- — Удобно и правильно.
- — А главное — стимул. Хорошо поработал — путевка будет.
- — Правильно.
- — Голосовать будем?
- — Да не надо. И так все ясно.
- Симакова записала что-то в своем блокноте.
- — Оксана Павловна, — наклонился вперед Хохлов, — у нас в цехе работает одна женщина, мать троих детей, активистка, общественница. Из старой рабочей семьи. Очень хотелось, чтоб ей дали путевку.
- — И у меня тоже двое есть. Молодые, но общественники хорошие, — добавил Клоков.
- — Всех общественников, ветеранов войны и инвалидов мы обеспечим, как всегда, — ответила Симакова, — но это все потом, товарищи. Главное — распределили по цехам. А там уж сами решайте. Давайте перейдем к вопросу о Пискунове. Встань, Пискунов! Иди сюда.
- Витька неторопливо приподнялся, подошел к сцене.
- — Поднимайся, поднимайся к нам.
- По деревянным ступеням он поднялся на сцену и стал возле трибуны. С минуту сидящие за столом разглядывали его.
- — А поновей брюк ты что — найти не смог? — спросил Клоков.
- — Не смог, — Витька рассматривал метровый узел на галстуке Ильича.
- — Хоть бы почистил их. Вон грязные какие. Не на танцульки ведь пришел, не в винный магазин.
- — На танцы бы у него нашлись другое, — вставила Звягинцева, — и брюки и рубашка. И галстук нацепил бы, не забыл. И поллитру с дружками раздавил бы.
- Симакова положила перед собой два листка:
- — На завком поступили две докладные записки. Первая — от мастера механосборочного цеха товарища Шмелева, вторая — от профячейки цеха. В обоих товарищи просят завком рассмотреть поведение Пискунова Виктора Ивановича, фрезеровщика механосборочного цеха. Я их зачитаю... Вот, мастер пишет:
- "Довожу до сведения заводского комитета профсоюза, что работающий в моей бригаде Виктор Пискунов систематически нарушает производственную дисциплину, что пьяным является на свое рабочее место, и что не выполняет производственные нормы, и что грубит начальству, рабочим и мне... Начиная с июня сего года Пискунов опять запил, он приходит на завод и сильно шатается, а также выражается грубыми нецензурными словами. Я много раз предупреждал его, просил и даже ругал, но он все как с гуся вода —- пьет, ругается, грубит, хулиганит. Шестнадцатого июля, работая на фрезерном станке и фрезеруя торцы корпуса, он закрепил деталь наоборот, что вызвало крупную поломку станка. Когда же "я накричал на него, он взял другую деталь и кинул в меня, но я увернулся и пошел к начальнику цеха. Пискунов и до этого не следил за своим станком, на реле он нацарапал матерное слово, а рядом нацарапал матерную картинку. А когда я просил его стереть, он говорил, что ему нужен стимул. А десятого июля в раздевалке он избил Федора Барышникова так, что того повели в медпункт. Из-за Пискунова наша бригада никогда не выполняла план, так как он больше двухсот корпусов никогда не фрезеровал, а норма — триста пятьдесят. Я много раз говорил начальству, но оно говорит, что и так у нас текучка, так что надо воспитывать, а не выгонять. И Пискунов, когда я его ругаю, ручку вынет и говорит: "Давай бумагу, сейчас заявление напишу, и не нужен мне ваш завод". И плохо говорит о своей заводской семье. И ругается. Я проработал на нашем заводе двадцать три года и как член партии требую, чтобы к Пискунову применили эффективные меры, чтобы поговорили с ним эффективно, как следует. Его ведь два раза на завком посылали, а он хоть бы что. Весь наш коллектив присоединяется ко мне и требует эффективного разговора с Пискуновым. Мастер Андрей Шмелев".
- В приоткрытую дверь зала вошла уборщица с ведром и щеткой. Поставив ведро на пол, она сняла со щетки тряпку и стала мыть ее в ведре.
- Симакова взяла в руки другой листок.
- — А это от профячейки... Члены цехового профсоюзного комитета просят заводской комитет рассмотреть на очередном заседании поведение фрезеровщика Виктора Пискунова. В течение последнего месяца Пискунов регулярно нарушал производственную дисциплину, являясь на работу в нетрезвом виде и не выполняя производственных норм. Шестнадцатого июля Пискунов нанес в пьяном состоянии сильное повреждение своему станку, тем самым на целый день задержал работу всей бригады. Снятие с Пискунова прогрессивки никак не повлияло на него, — он по-прежнему продолжает нарушать дисциплину, грубит цеховому начальству и товарищам.
- Симакова отложила листок в сторону:
- — Да, Пискунов. Год ты на заводе не проработал, а все тебя уж знают. И не как ударника, а как тунеядца и алкоголика.
- — Я что — алкоголик? — Пискунов поднял голову.
- — А кто же ты? — спросил Клоков. — Самый натуральный алкоголик.
- — Алкоголиков в больнице лечат, а я работаю. Я не алкоголик.
- — Конечно! Конечно, он не алкоголик! — притворно-серьезно заговорила Звягинцева. —- Какой он алкоголик?! Он утром стакан, в обед стакан и вечером полбанки! Какой же он алкоголик?
- Сидящие за столом засмеялись.
- Уборщица отжала тряпку, намотала ее на щетку и стала протирать проход между креслами.
- Симакова вздохнула:
- — Ты понимаешь, Пискунов, что работать в пьяном виде не только опасно для тебя, для твоего станка, но и для окружающих? Понимаешь?
- — Понимаю.
- — Ну так что ж? Понимаешь, а пить продолжаешь?
- — Да не пью я... Было один раз, так раздули, — он качнулся, тряхнул головой, — раздули, будто я каждый день, а я на самом деле один раз у шурина, на дне рождения...
- — Да что ж ты врешь, бесстыжие твои глаза?! — крикнула Звягинцева, — как не стыдно врать тебе! Ты каждый день на бровях, каааждый! Вот, — она кивнула на Клокова, — профорг твой сидит, его бы постыдился!
- Витька посмотрел на Клокова и только сейчас заметил сидящего возле него Сережу Черногаева, расточника из соседней бригады. Серега смотрел на Витьку пугливо и настороженно.
- — Один раз, — подхватил Клоков, — он, может, трезвым один раз за это время бьш! Я с ним каждое утро в раздевалке встречаюсь, в глаза погляжу — снова пьяный. А глаза, как у кролика, красные.
- — Чего это красные? Какие это у меня красные?
- — Такие и красные. А морда белая, как молоко. И шатает из стороны в сторону.
- — Да когда меня шатало-то? Чего вы врете-то?
- — Ты, друг мой, не дерзи мне! — Клоков шлепнул рукой по столу. — Я тебе не собутыльник твой! Не Васька Сенин! Не Петька Круглов! Это с ними ты так разговаривай! И встань-ка как следует! Чего привалился к трибуне! Это тебе не стойка пивная!
- — Встань нормально, Пискунов, — строго проговорила Симакова.
- Витька нехотя оттолкнулся от трибуны и выпрямился, прищурясь. Уборщица кончила протирать пол и, опершись о щетку, с интересом уставилась на сцену
- Звягинцева брезгливо посмотрела на Пискунова, покачала головой:
- — Дааа... Противно смотреть на тебя, Пискунов. Жалкий ты человек.
- — Это почему ж я жалкий?
- —• Любой алкоголик жалок, — вставил Старухин. — А ты не исключение. Ты бы посмотрел на себя в зеркало. Ты же опух весь. Лицо лиловое какое-то, черт знает что... Смотреть неприятно.
- Дверь скрипнула, в зал вошел высокий милиционер с виолончельным футляром в руке. Сидящие посмотрели на него. Потоптавшись на месте, милиционер медленно прошел по проходу и сел с краю четвертого ряда. Черный футляр он прислонил к соседнему креслу, снял фуражку с лысоватой головы и повесил на футляр.
- — Сейчас он присмирел еще, — пробормотал Клоков, покосившись на милиционера. — А что он в цехе творит, в раздевалке.
- — Вы что, видели?
- — Тебе сказали, не пререкайся! — качнулась вперед Симакова. —- Ты лучше расскажи, как ты Барышникова избил. Или, может, это опять Клоков придумал?
- Пискунов тоскливо вздохнул, заложил руки за спину. Милиционер, прищурившись, смотрел на него. Уборщица оставила ведро со щеткой в проходе и села недалеко от милиционера.
- — Чего молчишь? Рассказывай.
- — Да чего рассказывать... Сам он первый полез. Ругался, грозил... А я усталый был, не в духе.
- — И пьяный к тому же, да?
- — Ну, может, немного... Пива утром выпил.
- — И к вечеру не выветрилось? — спросил Клоков. — Хорошее пиво!
- Члены завкома засмеялись.
- Уборщица покачала головой, поправила сползший на глаза платок. Милиционер, по-прежнему сощурившись, смотрел на сцену Симакова взяла карандаш, перебирая его, спросила:
- — Значит, свое плохое настроение ты выместил на товарище?
- — Так он первый полез. Обзывался.
- — Не ври, Пискунов, — перебил его Клоков. — Не он к тебе полез, а ты, ты напился в раздевалке с Петькой Кругловым и стал приставать -ко всем. А Барышников тебя одернул. А ты его избил. Вот — свидетель сидит, — он качнул головой в сторону Черногаева.
- Все посмотрели на свидетеля. Черногаев покраснел. Витька взглянул на красное лицо Сергея и отвернулся.
- — Молчишь? То-то. Правда глаза колет. Скажи спасибо Барышникову, что не заявил на тебя. А он имел право. За тот синячище пятнадцать суток дали бы тебе, не меньше.
- — А действительно, почему он не пошел в милицию? — спросил Урган.
- — Да вот парень хороший оказался. Замял, как будто и не было ничего.
- — Повезло тебе, Пискунов.
- — Таким, как он, всегда везет.
- — Точно, точно. Везет! — Уборщица поднялась со своего места. — Я извиняюсь, конечно, да только вот ведь, — она развела руки в стороны, — сосед у меня точно такой, точно! И как их, паразитов, земля носит!
- Она выбралась из кресел, подбежала к сцене и стала загибать узловатые пальцы: — Не работает нигде! Пьет каждый день! Девок к себе таскает, хулиганит, дерется и хоть бы что! И вот ведь не выселит его никто! Я уж в милицию и туда и сюда — нет! Как пил, так и пьет! Члены завкома сочувственно покачали головами. Уборщица вздохнула и села в первом ряду. Симакова посмотрела на Пискунова: — Тебя ведь третий раз на завком таскают, Пискунов. Неужели совесть совсем потерял? Ты ведь коллектив подводишь, завод позоришь. О себе не думаешь — о других подумай. Бригада из-за тебя план не выполняет, значит, всем — ни прогрессивки, ни премии. Ты это понимаешь? Или тебе все равно? Чего молчишь?! Все равно, да?!
- — А для него, Оксана Павловна, что в лоб, что по лбу, — вздохнула Звягинцева. — Он выпил — хорошо! Подрался — еще лучше! На работу не пришел — совсем прекрасно! А до бригады ему и дела нет.
- — Ты знаешь, Пискунов, во сколько поломка твоего станка обошлась государству? Не знаешь? — спросил Клоков.
- Витька покачал головой.
- Клоков приподнялся, опираясь руками о стол:
- — Была б моя воля, я б вычел бы все с тебя! Вот тогда б ты узнал! Узнал. А то сломал станок и хоть бы что — сидит, курит в проходе! Ты что, Витя, делаешь? Я покуриваю! А станок чинят. Хоть бы помог наладчикам! Нет, наплевать! И вообще ему наплевать на работу, на цех, на товарищей. Вот Черногаев, рабочий, в одном цехе с ним, вот ты хоть расскажи нам, как о Пискунове товарищи отзываются! Расскажи! А мы послушаем.
- Черногаев неуверенно встал, качнулся. Все смотрели на него.
- —- Ну я... я в общем... — он провел рукой по лбу.
- — Да ты смелее, Сереж, расскажи все как есть, — подбодрил его Клоков.
- — Ну, я, товарищи, работаю в одном цехе с Пискуновым, вижу, значит, его каждый день. Мы с ним в разных бригадах работаем, но вижу я его каждый день. И в раздевалке, и в столовой. Вот. Ну и в общем здесь уже говорили. Пьет он. Выпивает регулярно. И утром приходит пьяный, и вечером пьяный. Вот, значит. И станок его я вижу. Грязный он, не убранный. После работы иду — а на его станке — стружка. И щетка на полу валяется. И почти каждый день так. И вообще он ведет себя нехорошо, грубит. Вот Барышникова избил...
- — Как это случилось? — спросила Симакова.
- — Ну, Пискунов с Петькой Кругловым раньше всех в раздевалку пошли, значит. Еще шести не было, а они подались. А когда остальные стали приходить и я пришел — они уже пьяные сидят, матерятся, курят. Ас Федей они еще раньше столкнулись. Федя Пискунова ругал за то, что план всей бригаде сорвал. А тут Пискунов как Федю увидел, так сразу задираться стал, значит. Эй, говорит, ударник-стахановец, иди сюда, я тебе рожу профрезерую.
- — Чего ты врешь, Черногай, я такого...
- — Замолчи, Пискунов! Продолжай, Черногаев.
- — Ну вот. А Федя ему говорит — веди, говорит, себя прилично. А Пискунов выражаться. А Федя, значит, говорит ему, что будет, вот, собрание, я, говорит, скажу о тебе и мы, говорит, в завком на тебя напишем. Ну, тут Пискунов на него бросился. Разняли их. У Феди лицо разбито. Ребята в медпункт пошли с ним. А Пискунов еще долго в раздевалке сидел. Выражался. О заводе нехорошо говорил...
- — Эт что я нехорошего-то говорил?
- — Не перебивай, Пискунов! Тебя не спрашивают.
- — А чего он врет-то?
- — Я не вру. Он говорил, что все у нас плохо, платят мало. Купить, говорил, нечего, пойти некуда.
- — Еще бы! Он ведь, кроме винного магазина, никуда не ходит! А кроме поллитры ничего не покупает.
- — Эт почему ж я не хожу-то?
- — Потому! Потому что алкоголик ты! Аморальный человек! — тряхнула головой Звягинцева.
- Черногаев продолжал:
- — А еще он говорил, что вот на заводе все плохо, купить нечего, еда плохая. Поэтому, говорит, и работать не хочется.
- Все молчаливо уставились на Пискунова.
- — Да как же... да как же у тебя язык повернулся сказать такое?! — уборщица встала со своего места, подошла к сцене. — Да как тебе не совестно-то?! Да как же ты, как ты посмел-то! А?! Ты... ты... — ее руки прижались к груди. — Да кто ж тебя вырастил?! Кто воспитал, кто обучал бесплатно?! Да мы в войну хлеб с опилками ели, ночами работали, чтоб ты вот в этой рубашке ходил, ел сладко да забот не знал! Как же ты так?! А?!
- — Плюешь, Пискунов, в тот же колодец, из которого сам пьешь! — вставил Хохлов.
- — И другие пьют, — добавила Симакова. — На всех плюешь. На бригаду, на завод, на Родину. Смотри, Пискунов, — она постучала пальцем по столу, — проплюешься!
- — Проплюешься!
- — Ишь, плохо ему! Работать надо, вот и будет хорошо! А лентяю и пьянице везде плохо.
- — А таким людям везде плохо. Такого в коммунизм впусти — ему и там не по душе придется.
- — Да. Гнилой ты человек, Пискунов.
- — Ты комсомолец?
- — Нет, — Витька тоскливо смотрел на портрет.
- — И вступать не думаешь?
- — Да поздно. Двадцать пять...
- — Таким в комсомоле делать нечего.
- — Точно! Таким вообще не место среди рабочего класса.
- — Третий раз вызывают его на завком, и все как с гуся вода! Вырастили смену себе, нечего сказать! А все мягкотелость наша. Воспитываем все!
- — Действительно, Оксана Павловна, — Звягинцева повернулась к Симаковой. — Что же это такое?! Мы ж не шарашкина контора, а завком! Значит, опять послушает он нас, послушает, выйдет, сплюнет в уголок, а завтра снова в одиннадцать — за бутылкой? Мы же завком! Заводской комитет профсоюза, товарищи! Профсоюзы — это кузница коммунизма! Это ведь Ленин сказал! Так почему же мы так мягки с ними, с ними вот?!
- — И правда! Пора наконец перестать лояльничать с ними! — вставил Старухин. — В конце концов у нас производство, советское производство! И мы несем ответственность за эффективность нашего завода перед Родиной! Сняли с него прогрессивку — мало! Сняли тринадцатую зарплату — мало! Увольнять нельзя, значит, надо искать какие-то новые меры! И не гуманничать! А то догуманничаемся!
- — Правильно, Оксана Павловна, с такими, как Пискунов, надо бороться. Бороться решительно! Что с ними цацкаться?!
- — Ему ведь наши нотации — как мертвому припарки.
- — Ну, а что мы можем, кроме снятия премий и прогрессивки? Выгнать-то нельзя...
- — Тогда вообще зачем заседать?! Это ж издевательство над профсоюзом.
- — Форменное издевательство...
- — И пример дурной подаем. Сегодня он пьет, а завтра, гляди, и вся бригада.
- — Ну, а действительно, что мы можем?!
- Милиционер вздохнул, встал и одернул китель:
- — Товарищи! — Все повернулись к нему. Он подождал мгновенье и заговорил:
- — Я, конечно, человек посторонний, так сказать. И к этому делу отношения никакого не имею. Но я как советский человек и как работник милиции хочу, так сказать, поделиться просто опытом. Я, товарищи, с такими, как этот парень, почти девятнадцать лет работаю. С двадцатилетнего возраста с ними сталкивался. Эти люди — тунеядцы, алкоголики, хулиганы и более крупные, так сказать, матерые преступники надеются только на одно — чтобы мы с ними мягко, так сказать, обходились. Как только мы с ними мягче и обходительней — так они сразу хуже. Сразу чувствуют! И выводы делают, и становятся опаснее для общества. Я здесь сидел, слушал, ну, и в общем мне все понятно. Я вас, товарищи, хорошо понимаю. И по-моему, не надо вам бояться новых мер. Вы ведь, в конце концов, не за себя отвечаете, а за предприятие. И думаете о нем. И болеете за него. А завод ваш не зря орденом награжден. Не зря! Надо помнить об этом.
- Он сел, сцепил руки.
- — Правильно! — проговорил Урган. — Вот товарищ хоть и не работает на нашем заводе, а целиком прав. Поощряя таких, как Пискунов, мы вредим своему заводу! Сами себе же вредим! Значит, что же, выходит, мы с вами сами виноваты?!
- — Конечно, виноваты! — подхватила Звягинцева. — Еще как виноваты! Из-за нашей близорукости и завод страдает!
- Уборщица снова приподнялась со своего места:
- — Да кабы моя воля, я б с этими вот, такими, как он, прямо не знаю, что б сделала! Ведь житья от них нет никакого! Ведь во дворе вот с утра день-деньской до вечера бренчат, пьют, дерутся!
- — Но опять же, что мы можем поделать? Мы же обыкновенный завком, полномочия у нас крайне ограниченные.
- Милиционер вздохнул:
- — Товарищи, вы меня не поняли. Я же сказал, вам не надо бояться новых, более эффективных мер. Вы же не о себе думать должны, правильно?
- — Да, правильно, конечно, — отозвалась Симакова, — но факт остается фактом, у нас, товарищ милиционер, действительно нет полномочий...
- — Товааарищи! — милиционер шлепнул руками по коленям. — Мне прямо горько слушать вас! Нет полномочий! Да кто же виноват в этом?! Вы сами и виноваты! Все от вас, от вашей инициативы зависит! Если б были у вас конкретные предложения, были б и полномочия. Законы, что, по-вашему, с неба валятся? Нет! Народ их создает! Все от вас зависит, от народа. А то сами перед собой барьер поставили и ждете, чтоб вам полномочия дали. Это просто несерьезно. Вы так ничего не дождетесь. А вот эти, — он ткнул пальцем в Пискунова, —- действительно вам проходу не дадут! И тогда и полномочия не помогут. А сейчас, когда еще не поздно — предлагайте! Пробуйте! Чего вы боитесь? Вы что думаете, с такими, как этот парень, уговорами да беседами бороться? Напрасно. Их не уговаривать нужно. С ними совсем по-другому нужно. А как — это уж ваше дело. И инициатива должна от вас идти. Есть инициатива, есть предложения — значит, будут и полномочия. А если нет инициативы, нет деловых, так сказать, предложений — значит, и полномочий не будет.
- Он сел, достал платок и вытер вспотевший лоб.
- Минуту все молчали. Потом Клоков вздохнул, вобрал голову в плечи:
- — Вообще-то у меня, то есть у нас... ну, в общем, есть одно предложение. Насчет Пискунова. Правда... я не знаю, как оно... ну.. как... В общем, поймут ли меня, то есть нас, правильно...
- — А вы не бойтесь, — ободрил его милиционер, пряча платок, — если оно деловое, конкретное, так сказать, значит, поймут. И одобрят.
- Клоков посмотрел на Звягинцеву Она ответила понимающим взглядом.
- — Ну, в общем, мы предлагаем... — Клоков рассматривал свои руки,—в общем, мы...
- Все выжидающе смотрели на него. Он облизал губы, поднял голову и выдохнул:
- — Ну, в общем, есть предложение расстрелять Пискунова.
- В зале повисла тишина. Милиционер усердно почесал висок и усмехнулся:
- — Нууу... товарищи... что вы глупости говорите. При чем тут расстрелять....
- Собравшиеся неуверенно переглянулись. Милиционер засмеялся громче, встал, поднял футляр и, посмеиваясь, пошел к выходу.
- Все провожали его внимательными взглядами. Возле самой двери он остановился, повернулся и, сдвинув фуражку на затылок, быстро заговорил:
- — Я тебе, Пискунов, посоветовал бы побольше классической хорошей музыки слушать. Баха, Бетховена, Моцарта, Шостаковича, Прокофьев, опять же. Музыка знаешь как человека облагораживает? А главное, делает его чище и сознательней. Ты, вот, кроме выпивки да танцев, ничего не знаешь, поэтому и работать не хочется. А ты сходи в консерваторию хоть разок, орган послушай. Сразу поймешь многое... — Он помолчал немного, потом вздохнул и продолжал: -— А вы, товарищи, вместо того, чтоб время вот таким образом терять и заседать впустую, лучше б организовали при заводе клуб любителей классической музыки. Тогда б и молодежь при деле была и прогулов да пьянства убавилось... Я б распространился еще, да на репетицию опаздываю, так что извините...
- Он вышел за дверь.
- Уборщица вздохнула и, подняв ведро, двинулась за ним. Но не успела она коснуться притворившейся двери, как дверь распахнулась и милиционер ворвался в зал с диким, нечеловеческим ревом. Прижимая футляр к груди, он сбил уборщицу с ног и на полусогнутых ногах побежал к сцене, откинув назад голову Добежав до первого ряда кресел, он резко остановился, бросил футляр на пол и замер на месте, ревя и откидываясь назад. Рев его стал более хриплым, лицо побагровело, руки болтались вдоль выгибающегося тела.
- — Про... про... прорубоно... прорубоно... — ревел он, тряся головой и широко открывая рот.
- Звягинцева медленно поднялась со стула, руки ее затряслись, пальцы с ярко накрашенными ногтями согнулись. Она вцепилась себе ногтями в лицо и потянула руки вниз, разрывая лицо до крови.
- — Прорубоно... прорубоно... — захрипела она низким грудным голосом.
- Старухин резко встал со стула, оперся руками о стол и со всего маха ударился лицом о стол.
- — Прорубоно... про... прорубоно... — произнес он, ворочаясь на столе.
- Урган покачал головой и забормотал быстро-быстро, едва успевая проговаривать слова:
- — Ну, если говорить там о технологии прорубоно, о последовательности сборочных операций, о взаимозаменяемости деталей и почему же как прорубоно, так и брака межреспубликанских сразу больше и заметней, так и прорубоно местного масштаба у нас не обеспечивается фондами и сырьем по разному по сварочному, а наличными не выдают и агитируют за самофинансирование...
- Клоков дернулся, выпрыгнул из-за стола и повалился на сцену. Перевернувшись на живот, он заерзал, дополз до края сцены и свалился в партер зала. В партере он заворочался и запел что-то тихое. Хохлов громко заплакал. Симакова вывела его из-за стола. Хохлов наклонился, спрятав лицо в ладони. Симакова крепко обхватила его сзади за плечи. Ее вырвало на затылок Хохлова. Отплевавшись и откашлявшись, она закричала сильным пронзительным голосом:
- — Прорубоно! Прорубоно! Прорубоно!
- Пискунов и Черногаев спрыгнули со сцены и, имитируя странные движения друг друга, засеменили к входной двери. Приблизившись к неподвижно лежащей уборщице, они взяли ее за ноги и поволокли по проходу к сцене.
- — Прорубоно! Прорубоно! — хрипло ревел милиционер. Он изогнулся назад еще сильнее, красное лицо его смотрело в потолок зала, тело дрожало.
- Пискунов с Черногаевым подволокли уборщицу к ступенькам и затащили на сцену. Звягинцева отняла руки от своего окровавленного лица, сильно наклонилась вперед и подошла к лежащей на полу уборщице. Урган тоже подошел к уборщице, бормоча:
- — Если говорить о технологии прорубоно, граждане десятники, они никогда не ставили высоковольтных опор и добавляли битумные окислители, когда процесс шлифования необходим для наших ответственных дел и решений, и странное чередование узлов сальника и механопривода...
- Черногаев и Пискунов, Звягинцева и Урган подняли уборщицу с пола и перенесли на стол.
- Старухин приподнял свое разбитое посиневшее лицо.
- — Прорубоно, — четко произнес он распухшими губами. Симакова отпустила Хохлова и, не переставая пронзительно выкрикивать, подошла к столу.
- Хохлов опустился на колени, коснулся лбом пола и стал подгребать руками к лицу разлившиеся по полу рвотные массы. Черногаев, Пискунов, Звягинцева, Урган, Старухин и Симакова окружили лежащую на столе уборщицу и принялись сдирать с нее одежду. Уборщица очнулась и тихо забормотала:
- — Та и прорубоно... так-то и прорубоно...
- — Прорубоно! Прорубоно! — кричала Симакова.
- — Прорубоно... — хрипела Звягинцева.
- — Но прорубоно по технически проверенным и экономически обоснованным правилам намазывания валов... — бормотал Урган.
- — Прорубоно! — ревел милиционер.
- Вскоре вся одежда была содрана с тела уборщицы.
- — Ота... ота-та... — бормотала она, лежа на столе.
- — Пробо! Пробо! Пробо! — закричала Симакова.
- Уборщицу перевернули спиной кверху и прижали к столу.
- — Пробо... ота-то... — захрипела уборщица.
- — Пробойно! Пробойно! ~ заревел милиционер.
- Пискунов и Черногаев, приседая и делая кистями рук быстрые вращательные движения, спрыгнули со сцены, подняли лежащий у ног милиционера футляр, поднесли и положили его на край сцены.
- — Пробойное! Пробойное! — ревел милиционер.
- Пискунов и Черногаев открыли футляр. Внутри он был разделен пополам деревянной перегородкой. В одной половине лежала кувалда и несколько коротких металлических труб, другая половина была доверху заполнена червями, шевелящимися в коричневато-зеленой слизи. Из-под массы червей выглядывали останки полусгнившей плоти.
- Черногаев взял кувалду, Пискунов забрал трубы. Труб было пять.
- — Прободело! Прободело! — заревел милиционер и затрясся сильнее.
- — Патрубки, патрубки пробойные общечеловеческие ГОСТ 652/58 по неучтенному, — забормотал Урган, вместе со всеми прижимая тело уборщицы к столу — Длина четыреста двадцать миллиметров, диаметр сорок два миллиметра, толщина стенок три миллиметра, фаска 3х5.
- Пискунов поднес трубы к столу и свалил их на пол.
- — Прободело... так-то и проб... — бормотала уборщица.
- Пискунов взял одну трубу и приставил ее заостренным концом к спине уборщицы.
- — Убойно! Убойно! — заревел милиционер.
- — Убойно! Убойно! — подхватила Симакова.
- — Убойно... убойно... — повторял Старухин.
- — Убойно... — хрипела Звягинцева.
- Пискунов держал трубу, схватив ее двумя руками. Черногаев стал бить кувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол. Пискунов взял вторую трубу и приставил к спине уборщицы. Черногаев ударил по торцу трубы кувалдой. Труба прошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол. Пискунов взял третью трубу и приставил к спине уборщицы. Черногаев ударил кувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол. Пискунов взял четвертую трубу и приставил ее к спине уборщицы. Черногаев ударил кувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол. Пискунов взял пятую трубу и приставил ее к спине уборщицы. Черногаев ударил кувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол.
- — Вытягоно... вытягоно... — забормотал Хохлов в кучку сгребенных им рвотных масс.
- — Вытягоно! Вытягоно! — закричала Симакова и схватилась обеими руками за торчащую из спины уборщицы трубу. Старухин стал помогать Симаковой и вдвоем они вытянули трубу.
- — Вытягоно! Вытягоно! — ревел милиционер.
- Старухин и Симакова вытянули вторую трубу и бросили на пол. Урган и Звягинцева вытянули третью трубу и бросили на пол. Пискунов и Черногаев вытянули четвертую трубу и бросили на пол. Урган и Звягинцева вытянули пятую трубу и бросили на пол. Из под тела уборщицы обильно потекла кровь.
- — Сливо! Сливо! — закричала Симакова.
- Быстро стекая по красному сукну, кровь разливалась на полу тремя большими лужами.
- Хохлов пополз на коленях к раскрытому футляру.
- — Нашпиго! Набиво! — заревел милиционер.
- — Напихо червие! Напихо червие! — закричала Симакова и все, кроме милиционера и лежащего в партере Клокова, двинулись к футляру.
- — Напихо червие, — повторял Старухин, — напихо...
- — Напихо в соответствии с технологическими картами произведенное на государственной основе и сделано малое после экономического расчета по третьему кварталу, — бормотал Урган.
- Каждый из подошедших зачерпнул пригоршню червей из футляра и понес к столу. Подойдя к трупу уборщицы, они стали закладывать червей в отверстия в ее спине. Как только они закончили, милиционер перестал выгибаться и реветь, достал из кармана платок и стал тщательно вытирать мокрое от пота лицо.
- Клоков поднялся с пола и принялся отряхивать свой костюм. Пискунов и Черногаев собрали разбросанные по полу трубы и кувалду, сложили в свободное отделение футляра, закрыли его и стали застегивать.
- — Ну чаво ш вы тама возитеся? — недовольно спросил Клоков. — Тото попотворилеся абы как...
- Черногаев и Пискунов застегнули футляр, подняли и спустились в зал. Все, кроме Хохлова, спустились вслед за ними. Хохлов скрылся за кулисами.
- — Ну, чаво, чаво топчитеся? — окликнул Клоков Черногаева и Пискунова. — Швыряйте, швыряйте!
- — Попрошу вас не кричать, — произнес Черногаев, глядя в глаза Клокову. — Извольте вести себя подобающе.
- Клоков раздраженно махнул рукой и отвернулся. Черногаев и Пискунов раскачали футляр и бросили его в середину зала, где он с шумом исчез между креслами.
- Из-за кулис, согнувшись, вышел Хохлов. На спине его лежал большой куб, изготовленный из полупрозрачного желеобразного материала. От каждого шага Хохлова куб колебался. Хохлов пересек сцену, осторожно спустился по ступенькам в зал и направился к выходу
- — Стоять! — произнес милиционер.
- Хохлов остановился. Милиционер подошел к нему и сказал что-то шепотом.
- Звягинцева раскрыла свою коричневую сумочку и достала из нее пистолет. Милиционер что-то шепнул Хохлову. Тот кивнул головой, отчего куб мелко затрясся.
- Звягинцева вложила дуло пистолета себе в рот и нажала спуск. Глухой выстрел вырвал затылочную часть ее головы, забрызгав кровью и мозговым веществом Старухина и Ургана. Звягинцева упала навзничь.
- Милиционер опять что-то шепнул Хохлову. Хохлов вздохнул и произнес:
- — Хочу сделать заявление господам потерпевшим. Дело в том... дело в том, что я... — он замялся, куб на его спине задрожал.
- — Пошел, пошел! — прикрикнул на него милиционер.
- Хохлов подошел к двери, толкнул ее головой и вышел. Милиционер вышел следом. Клоков подбежал к двери и скрылся за ней.
- — Беги, беги, козел, — презрительно произнес Черногаев.
- — Ну что, пошли? — Симакова достала сигареты и закурила.
-
— Пошли, — кивнул Черногаев, и все двинулись к выходу.
Перейти к СОДЕРЖАНИЮ